Детство… А было ли оно у нас, детей войны?

В начале нашем посёлке всех мужчин, способных защищать Родину и драться с врагом забрали на фронт. Остались только женщины, старики, старушки и дети. А работы на селе было много: больше, чем всегда, а трудового люда было мало. Работали женщины до изнеможения, на износ, без сна и отдыха. Помогали им старики и дети: ухаживали за скотом, у кого он ещё был, убирались по дому, готовили пищу, носили воду, топили печи, присматривали за малыми детьми.

Жизнь была холодная и голодная. Мы еле-еле выживали. На коровах пахали огород, взрослые садили картошку, дети собирали на полях старую, мёрзлую, гнилую и несли её на кухню для подготовки к еде. Лето давало вкусные вещи: зелёные калачики, крапиву, лебеду, щавель, грибы, ягоды голубицу, солодкин корень, из которых готовили похлёбку. Но это изобилие радовало недолго. Потому что на несколько километров около посёлка быстро всё собирали дочиста. Дети худые, всегда голодные.

Во время посадки картофеля, сбережённого до весны, мама выделяла каждому по одной картофелине, мы её резали и пекли прямо на горячей печи. Я визуально делила плиту на несколько частей, и каждый из нас пёк «деликатес» на своей стороне. Вкусно было. Кусочки овоща мы быстро поджаривали, перевернув их несколько раз, пробовали ножом – готов ли – и ели горячим. Шибко вкусно было, но очень мало. Иногда привозили для скота жмых, он был разный: гороховый, подсолнечный. Жмых – это масса, которая остаётся после отжима семечек растений, содержащих много масла посредством прессования. Он – съедобная вещь, его разрешали брать для себя, и все им питались. Его надо было жевать долго и понемногу. Этот продукт утолял голод, но на время.

…Население посёлка занималось в основном лесодеревообработкой. Многие ребята из нашей школы бросили учёбу и пошли работать, чтобы помогать матерям содержать семью.

Мы твёрдо были убеждены, что война скоро кончится, победа будет за нами. Нашу веру подкрепляло радио, которое все слушали, затаив дыхание. Но шли месяцы, а конца войны не предвиделось. В тылу понадобились дополнительные руки, и нас, учеников 3 класса, стали посылать на Башириху обрабатывать картофельные поля, которые находились за посёлком. Путь был длинный 1,5–2 км. Помню, как нас в поле застала непогода, но мы не покидали работу, не закончив её. И когда я возвращалась домой, ноги мои так замёрзли, что просто переставали слушаться. Мама сняла с меня обувь, и я стала отогревать ноги, растирая руками пальчики, которые совсем онемели.

Летом надо было идти в поле на дойку молока (в обед), добираться приходилось по кочкам, а ведро было размером больше меня, и благо, что мне помогала наша учительница Надежда Даниловна Перегудова. А один раз я споткнулась и пролила весь удой, оставив младших детей без ужина.

Вечерами перед растопленной печкой, т.к. керосина, чтобы зажечь лампу, не было, я учила стихотворение, которое надо было знать наизусть к следующему уроку.

Когда мы подросли, нас перебрасывали с одного места на другое, туда, где наш труд был нужнее. Например, во время сенокосной поры по утрам вставать приходилось рано. Чуть только забрезжит рассвет, а мы уже на лугу, босиком и с косами в руках. Я всегда отставала, шла последней. Ох, и трудно было! Помню, в один из дней, когда мы складывали сено, вдруг небо заволокли тучи, приближалась гроза. Мы торопились, чтобы закончить работу до того, когда обрушится дождь. Но мешал сильный ветер. Поднятые вилы вверх было трудно удержать, а он всё сено раздувал, и вся работа была напрасной.

А чем мы питались? Помню, как я пришла к подружке (семья Белозуб – восемь человек), а они едят холодец. Одним запахом будешь сыт. И Тамара рассказала, что два года тому назад убили телёнка, шкуру повесили на чердаке. Их мама сняла её, обработала кипятком, обожгла огнём, порезала на ленточки и отправила в котёл, где он вываривался 10 часов, добавила укроп и перчик… Вот что делает голод. А хлеб толщиной с пальчик боялись откусить много, т.е. прикладывали к губам, имитируя жевательные движения.

Страшно вспомнить и трудно представить, как можно было выполнять тяжёлую работу впроголодь. Помню большую пятилитровую кастрюлю с молоком посреди стола и шесть кружек (столько детей было у нас в семье) – молоко было, а хлебушек по крошечкам отправляли в рот. В огромный котёл с кипящей водой, куда бросали миску гречневой сечки, вливали граммов 50 масла, и на обед болтушка была готова.

Утром мы работали на пустой желудок. В четыре часа после стогования возвращались домой, шли пешком пять километров. Там ждал чугун с тёплой водой, которую мама грела специально для нас. Я мылась и погружалась в блаженство сна. Ни свет, ни заря раздавался стук в окно. Значит, надо вставать и снова отправляться на работу.

Нестерпимо тяжело было, когда появлялся почтальон. Все, кто был дома, зимой или летом, выходили на улицу, встречали его и заглядывали ему в глаза. Если он улыбался, и взгляд был весёлый, – значит, принёс хорошие вести. Если не смотрел в глаза, долго рылся в сумке, – значит, похоронка. Откуда раздавался крик, плач, – все бежали к тому дому, стояли тихо и плакали. Похоронка считалась самым страшным, самым уничтожающим душу известием.

И в эти тяжелейшие годы направили в нашу школу учительницу, звали её Елена Павловна Эрязова. Как-то она проверяла наши знания. Оказалось, что мы все хорошо умеем читать. Поскольку семьи были большие, от старших младшие быстро осваивали чтение. От любви к нашей учительнице мы за неделю выучивали стихи на последней странице «Пионерской правды» и даже по воскресеньям бежали к ней домой, чтобы рассказать его. А стихотворения ведь обычно были длинные. Когда мы их рассказывали, учительница не останавливала нас, слушала до конца и почему-то радостно смеялась.

А с мальчишечьей игрой в войну была целая морока. Мальчишки не хотели быть «немцами», особенно те, кто постарше. Их роль доставалась малышне. Те подбегали к мамам и со слезами жаловались, что их сделали «фашистами». Старшие уговаривали детей участвовать в игре, убеждали, что война без врагов не бывает. «Ага! Они нас победят!» – кричал Серёжа.

Про игрушки… Куклы шили из тряпья, мячи – самодельные. Когда наступала весна, у животных проходила линька. В свободное время я шла в сарай и «выкатывала» из шерсти мячик, которым играли в лапту. А осенью во время убоя свиней мы просили взрослых вырезать мочевой пузырь, потом выкатывали его в золе до прозрачности, насыпали внутрь зерно кукурузы и завязывали отверстие и … мячик готов. Из ивовой ветки делали свисток… Это были самые лучшие, самые дорогие игрушки, которые берегут как реликвию. Например, у Светланы Горковенко хранится кукла «Падра Незамудрёная». Что значит это имя на детском языке? Это значит только оно. Детство…

А было ли оно у нас, детей войны?

…Давно отгремели залпы войны. Затянулись раны Земли, но никогда не затянутся раны на сердце людей, переживших её. Мы изучали историю военных действий по страницам книг, произведениям писателей, и каждый по-своему прочувствовал те далёкие события. А что мы знаем о тех, с кем живём в одном посёлке, на одной улице. Зачастую немного. И это самое большое упущение нашего поколения.

Пройдёт время, и последние ветераны уйдут, унося с собой страницы истории той войны. Что останется нам? Сожаление, что мы были недостаточно внимательны к ним, к их судьбам. Исправлять эту ошибку нужно сейчас, пока ещё живы ветераны, пока хранится память в их семьях.

Лилия БАРБЫШЕВА, ребёнок войны от имени всех детей войны посёлка Николаевки.