Мы в ОдноклассникахПУТЬ-ДОРОЖКА ФРОНТОВАЯ…
Уходит в прошлое война, уходят те, кто защищал страну от врага. Но память жива. И сегодня дети фронтовиков – наши земляки – рассказывают о своих родителях и о том, что им пришлось испытать в те грозные годы.
Раиса Синеокая:
«В первые же месяцы войны мой отец, Андрей Савельевич, призванный в армию ещё в 1940 году, оказался на фронте. Ему тогда исполнилось 24 года. Воевать довелось под Сталинградом, где шли ожесточённые бои, да ещё радиотелефонистом. А им чаще всего выпадало держать связь на командных пунктах, которые при бомбёжках являлись первой целью врага. Отец видел немало страшного и горького, поэтому не любил говорить о войне. Лишь иногда, в основном, летом на сенокосе, вспоминалось прошлое. И вот тогда он рассказывал какие-нибудь эпизоды из фронтовой жизни.
Хорошо запомнился один из них. В ожидании атаки солдаты сидели в окопе, готовые к бою. Вдруг в поле зрения появилась большая машина с неизвестным орудием. Потом, резко развернувшись в сторону немецких позиций, она стала стрелять. Что тут началось! Сильный грохот, вой и свист перекрывали все остальные звуки, высоко над землёй с быстротой молнии летели огненные «сигары», взметались вверх клубы дыма. Бойцы наблюдали за происходящим, вжавшись в землю. Никто не мог понять, что случилось. А установка, отстрелявшись, исчезла также быстро, как и появилась. Только после того немцы вышли из оцепенения и открыли огонь. Позже стало известно, что это была легендарная «Катюша», которую очень боялись враги.
В 1942 году отец получил тяжёлое осколочное ранение бедра и попал в госпиталь в Таджикистане, где находился на лечении несколько месяцев. Сохранилась даже выписка из истории болезни, удостоверяющая этот факт. А из другого документа, наградного листа, удалось узнать, что за проявленное мужество Синеокий Андрей Савельевич удостоен боевой награды – медали «За отвагу». Были и другие знаки отличия. А всего на счету фронтовика – более десятка орденов и медалей».
Лилия Барбышева:
«Мой отец Пётр Никифорович Копытков уходил на фронт, когда мне было всего три года. Так что от этого времени в памяти почти ничего не сохранилось. А вернулся – пошла в первый класс, поэтому встречу с отцом помню и сейчас до мельчайших подробностей. После ранения, полученного на Курской дуге, он потерял часть ступни и долго лечился в госпитале. Эскулапы из врачебной комиссии признали пациента инвалидом, комиссовали подчистую и отправили домой на костылях, дав сопровождающего. Добираться до дома пришлось долго. Сначала надо было ехать поездом до районного центра, а потом пересаживаться на лошадь и скакать «верхами». На другом «иноходце» следовал в качестве сопровождающего старый дед. Когда я узнала радостную новость, то, не помня себя от счастья, побежала навстречу по зелёному лугу, падая и спотыкаясь, сбивая в кровь коленки. И уже издали в шлейфе пыли разглядела седоков. Отец сильными руками подхватил меня как пушинку и посадил рядом. И тогда я заметила привязанные по бокам лошади костыли. Фронтовикам война ещё долго напоминала о себе не только тяжёлыми снами, в которых они снова и снова бежали в атаку, но и последствиями ранений. «Папа, почему ты спишь на животе?» – спрашивала я. Спина у отца была буквально нашпигована множественными осколками, так и не извлечёнными из ран. Потом хирург Борис Степаненко настоял на операции, в ходе которой вытащил целую пригоршню «железа». Чтобы справиться со своей инвалидностью, никого не обременяя, и работать, как все, отец придумал специальное приспособление для ноги, которым пользовался всю жизнь. Он никогда не жаловался на судьбу, радуясь, что вернулся живым.»
Любовь Кашкина:
«Отцу, Ситникову Фёдору Егоровичу, едва исполнилось восемнадцать, как пришла повестка из райвоенкомата. И втроём, вместе с двумя другими земляками-сибиряками, они сели в поезд и уехали в неизвестность. Однако сразу на фронт не попали, потому что по законам военного времени их послали в пулемётно-миномётное училище, где готовили ускоренный выпуск. А через полгода, после окончания учёбы, курсантов отправили под Сталинград.
То, что происходило там, можно назвать сущим адом. Бомбёжки не прекращались. Немецкие самолёты налетали стремительно, сбрасывали свой смертоносный груз на воинские эшелоны и также стремительно улетали. Но им на смену прилетали другие. От разрывов бомб стоял неумолкающий грохот, от которого можно было оглохнуть.
Состав, где ехали солдаты на фронт, немцы разбомбили. Уцелевшие пошли пешком по степи. Та дорога была трудной и смертельно опасной. Ещё не побывавшие в бою гибли от осколков вражеских бомб. До Волги дошла лишь половина батальона, направленного под Сталинград. Под покровом ночи перебрались через реку – и снова в путь. Настоящее боевое крещение произошло в п. Бекетовке. Ни разу в жизни молодой стрелок ещё не видел такого огромного скопления орудий, боевой техники. Всюду теснились танки, пушки, миномёты, «Катюши». Сталинград горел и днём, и ночью. Страшное зарево от незатухающих пожаров, бомбёжек и орудийных разрывов постоянно освещало Волгу и широкую степь. «Катюши», сделав своё дело, быстро откатывались в другое место. А опоздавшие фашисты, удивляясь такой манёвренности, усердно утюжили участок, откуда они только что выпускали свои смертоносные снаряды.
Отец с волнением вспоминал, что солдаты, чего греха таить, испытывали и страх при взрывах и обстрелах, и боль от потери боевых товарищей, особенно молодых, ещё не познавших жизни. Но больше всего было злости и ненависти к врагу, который заставлял бросаться наземь под пулями. Под Сталинградом отец первый раз был ранен. После выздоровления оказался на Курской дуге и с апреля находился в обороне.
В июле 1943 года немцы начали наступление на Курском направлении. И опять гремели кровопролитные бои и гибли однополчане. Здесь пуля снова настигла отца. Ранение оказалось тяжёлым, и в госпитале ему пришлось лечиться два месяца. А потом были Львов, Киев, Дарница, Фастов, Белая Церковь,.. маршевая рота, запасной и миномётный полки, переправа через Днепр и Днестр, освобождение Венгрии, Румынии. Вот она, солдатская путь-дорожка!
Враг, хотя и с большим трудом, но отступал. И это вселяло надежду на скорое окончание войны. В 1944 году захватчиков изгнали с территории СССР. Но у солдат не было сомнений, идти ли дальше. Все понимали, что добить врага надо в его собственном логове. Отец всегда жалел, что не дошёл до Берлина. Его направили на курсы младших лейтенантов в г. Кострому. А в 1946 году по состоянию здоровья он был комиссован. Так закончился ратный путь фронтовика».
Валентина Семенчук:
«Мои родители находились на фронте с 1941 года. Только отец Василий Андреевич никогда не рассказывал о том, что ему пришлось пережить. А вот мама Елена Евгеньевна вспоминала те годы, если мы, дети, просили её об этом. В своё время она окончила курсы медсестёр по линии Красного Креста, поэтому сразу попала в медсанбат. Было ей тогда девятнадцать лет. Немцы наступали на всех направлениях, и наши войска, оказывая упорное сопротивление, вынуждены были отступать под натиском противника. Раненых было так много, что всех не успевали размещать, а тем более оказывать медицинскую помощь. Старый опытный хирург оперировал даже во время налётов вражеской авиации. Однажды, выйдя на воздух на пару минут отдышаться, он так и умер, сидя на бревне – больное сердце не выдержало огромных нагрузок… Медсёстры и санитарки валились с ног от усталости и засыпали на ходу. А смерть ходила по пятам. Тоненькой, как былинка девчонке приходилось под обстрелом вытаскивать с поля боя раненых. Нередко сделать это было крайне сложно даже не потому, что свистели пули и рвались снаряды. Случалось, бойцы были просто неподъёмные из-за своейкомплекции. «Пытаюсь утянуть грузного дяденьку, но с места не могу сдвинуть, – рассказывала мама, – он лежит беспомощный и только просит почти шёпотом: «Брось меня, сестричка, брось! Я тяжёлый, не утащишь!» А она плачет: «Потерпи, миленький!» И потихоньку, рывками, двигается к оврагу, в более безопасное место. Во время очередной бомбёжки её подруга, молоденькая сестричка из Москвы, закрыла собой тяжелораненого бойца, спасая ему жизнь, а сама погибла. Такие случаи были не редкостью.
В июле 1943 года медсанбат, входящий в состав одной из частей Западного фронта, перебросили к Курской дуге. Сначала наши войска держали оборону, а потом перешли в наступление, которое началось с мощных артиллерийских ударов, сотрясающих землю и воздух так, что закладывало уши. Бои с непрекращающейся канонадой, залпами зенитных орудий, бомбовыми ударами продолжались с утра и до позднего вечера. Непрерывно поступали раненые, среди которых было много танкистов. Только позже в медсанбате узнали, что под Прохоровкой, расположенной недалеко от Курска, произошло грандиозное танковое сражение, с большими потерями в живой силе и технике не только с немецкой, но и с нашей стороны. Палатки медсанбата были изрешечены пулями, продырявлены осколками. И не однажды на лёгкое походное укрытие накатывалась тугая волна взрыва. А сколько раз снаряды попадали внутрь, и тогда погибали все, кто там находился…
Но маму судьба берегла от смерти, хотя трудных и опасных для жизни ситуаций хватало. Оказывая медицинскую помощь на передовой, сама едва не погибла, получив ранение шеи и спины, буквально изорванной осколками. Потерявшую сознание сестричку положили рядом с убитыми, накрыв плащ-палаткой. А она пришла в себя и вылезла из-под неё. Чуть не угодила в общую могилу. Два раза доводилось выходить из окружения. Под Москвой её дивизия оказалась в кольце. Прорывались с боями, теряя однополчан. Но тех, кто находился в беспомощном состоянии, не бросали. Раненого майора мама, осторожно пробираясь к лесу вслед за другими, обнаружила в воронке, случайно заглянув в неё. С большим трудом и риском для жизни вытащила его оттуда и вынесла полковое знамя. Продолжая путь, раненого несли поочерёдно на самодельных носилках. Им надо было переправиться через маленькую речушку на другую сторону, где предположительно могли находиться наши. Но на пути стояли немецкие блиндажи. Решили пробираться перед рассветом, рассчитывая, что немцы будут крепко спать в это время. Только опасались, что майор может в беспамятстве застонать. Но всё обошлось. Потом несколько раз натыкались на немцев, ходивших группами, и принимали бой. До своих из большой дивизии добрались единицы. Когда всех уцелевших построили в одну короткую шеренгу и спросили, кому что надо, мама попросила только хлеба и заплакала. То были горькие слёзы потерь. Забегая вперёд добавлю, что на праздновании 40-летия Победы из той дивизии приехали семь человек, оставшихся в живых. Среди них был спасённый мамой майор, который не забыл взять с собой и знамя…
А в Белоруссии, выходя из окружения, совершенно обессиленная бессонными ночами, она споткнулась о корягу и, потеряв равновесие, лицом вниз упала в небольшой болотный омут. И сразу захлебнулась. Спас солдат, который шёл позади. Он успел её вытащить и привести в чувство. Самым горьким и обидным для неё было то, что по своей земле приходилось идти тайком, брести лесами и болотами по пояс в воде, в то время как немцы, чувствуя себя хозяевами, ехали открыто по нашим дорогам. Они стояли почти во всех деревнях, поэтому туда заходить было крайне опасно. Набрели на одну маленькую деревушку, куда враг не добрался. Приютила их старенькая бабушка, подарившая маме большой клетчатый платок. Он закрывал гимнастёрку. По ней немцы без труда узнавали военных и расстреливали на месте. С собой окруженцы принесли горох, который собрали на полях. Замочили его в чайнике. А ночью он разбух, стал выкатываться и стучать об пол «очередями». Все повскакивали с постелей и побежали прятаться, принимая эти звуки за стрельбу…
Когда на фронте началось продвижение войск к её родному городу Смоленску, она после ранения несла службу уже в санитарном поезде. который двигался в наступательном направлении. Пока добирались туда, подхватила жестокую лихорадку – малярию – и таяла на глазах. Каким-то непостижимым образом её разыскала старшая сестра Шура. Узнав о болезни, она раздобыла и принесла народное лекарство – миску квашеной капусты и бутылку самогона. Заставила всё это выпить и съесть. После того больная проспала трое суток. Медсёстры через день беспробудного сна встревожились, позвали доктора, а тот, пощупав пульс, велел не будить и только наблюдал всё время, пока она не проснулась. Тогда стало ясно, что от болезни не осталось и следа. И мама снова встала в строй, выхаживая раненых. Самыми тяжёлыми были «штрафники», которых бросали в жаркое пекло. На них буквально живого места не было. Но они мужественно переносили страдания. Многие так и умирали без единого стона.
Немало горя было в поезде, и за его окнами, откуда виднелась местность, изуродованная войной. Немцы при отступлении применяли тактику выжженной земли – сжигали сёла и небольшие города на своём пути, убивали мирных жителей. Гарью тянуло с бескрайних полей, одичавших за военные годы, на полустанках встречались редкие прохожие, исхудавшие женщины и дети. Мама старалась их подкармливать тем, что оставалось в кухонных котлах и что не могли съесть тяжелораненые. Нагрузив кашу и хлеб в наволочку, она кидала «тормозок» в открытую дверь с криком: «Тётя, держи!». А внизу это богатство ловили голодные страдальцы, немея от радости. Когда поезд прибыл в Смоленск, мама не узнала его – полуразрушенный, обезлюдевший и молчаливый. Помчалась на свою улицу и обрадовалась, увидев издали среди руин их уцелевший дом. А когда подбежала ближе, поняла: остались только стены, а внутри ничего нет. Несколько минут стояла у остова, силясь проглотить комок в горле. Но горевать было некогда, шла война и раненым требовалась помощь. И это в её деле она считала самым важным.»
